Летняя рапсодия [Сборник] - Грейс Грин

Его руки прокрались вперед, накрыли ее груди, и она почувствовала, как все внутри тает, а соски твердеют от его прикосновений. Судорога неописуемо сильного желания сотрясла ее тело, а у него вырвался глухой, мучительный стон.

— Фрэнки, повернись ко мне и поцелуй меня.

Впоследствии Фрэнки мало что могла припомнить об остальных днях того волшебного месяца апреля. Зато ночи навсегда врезались ей в память — долгие ночи в объятиях Эрика, ночи, наполненные пьянящим ароматом их любви, пронизанные звуками их страсти и смеха…

Он был романтичным, любящим, страстным и нежным. И заботливым. Когда она сказала ему, что какое‑то время не сможет с ним встречаться, потому что ее счета в ужасно запущенном состоянии и ей во что бы то ни стало нужно привести их в порядок, хотя она ненавидит и презирает бухгалтерию, то он пришел и все ей сделал, работая в ранние рассветные часы, а потом они занимались любовью.

Он здорово разбирался в счетах и обнаружил два пункта, по которым ее неправильно облагали налогом, и сэкономил ей значительную сумму денег.

И в довершение всего он действительно любил готовить. Он даже привел в порядок кухню в ее квартире и дополнил ее запас супов мгновенного приготовления всякими специями, незнакомыми ей банками и коробками.

Это составляло положительную сторону Эрика Торпа.

У него была и отрицательная сторона, и к середине мая, когда все зацвело, его поведение стало все больше беспокоить Фрэнки. Например, он преспокойно продолжал говорить о женитьбе и обязательствах при каждом удобном случае. Продолжал выспрашивать у нее, что конкретно ей не нравится в его доме, и какой дом ей хотелось бы вообще. Говорил, что купит тот, который ей понравится. Продолжал считать, что впереди их ждет вечное счастье.

Фрэнки упорно обходила и оставляла без ответа любое его упоминание об их будущем, но делать это становилось с каждым разом все труднее и труднее.

В досаде Фрэнки говорила себе, что Эрик упорен, настойчив и упрям и что долго обходить этот вопрос не удастся. От него просто сбеситься можно, и тонкости у него не больше, чем у самосвала. Все время говорит открытым текстом, что любит ее, и все тут! И что самое ужасное, она все больше и больше убеждалась, что начинает влюбляться в него.

Ему она, разумеется, об этом даже не намекнула.

Более того, если не врать себе самой, то ей придется признаться, что она уже влюблена в него, и давно.

Возможно, с того момента, когда впервые увидела Эрика Торпа — десятого апреля, у него в офисе, войдя туда вместе с матерью, которой не давало покоя это распроклятое меню к свадьбе Ника.

Однако этим вечером в середине мая ей позвонила не мать. Позвонил ее отец, Дом Гранателли.

После закрытия магазина Эрик привез ее домой, чтобы она переоделась к ужину, но одеться ей не удалось.

— О, привет, папа. — Фрэнки вырвалась из объятий Эрика с такой скоростью, что едва не сшибла телефон с ночного столика. — Да, папа, у меня все прекрасно. Дела в магазине идут хорошо — ты ведь получил чек, который я послала?.. А, хорошо… Нет‑нет, никаких проблем, просто я ужасно… занята. — Она натянула простыню, чтобы прикрыть груди, словно Дом мог не только слышать ее голос, но и видеть ее пунцовое лицо. — Да, я знаю, что в пятницу мы справляем мамин день рождения. София звонила мне сегодня утром… Разумеется, я буду обязательно, папа, а ты как думал?

Она ощущала знакомое раздражение, пока отец опять говорил то же, что и всегда: она давно не заходила к ним в ресторан или домой, родные о ней беспокоятся, он знает, как это бывает, когда человек молод и не замечает времени. Но мама — дело другое. Она нуждается в том, чтобы видеться с детьми время от времени, верно?

— Пап, ну я же разговариваю с мамой по телефону раз по десять в день.

Главным образом об этом чертовом меню, из‑за которого они все могут угодить в психушку. Они с Эриком только что отработали двадцать третий вариант, но и он не удовлетворил маму.

Но разговор по телефону совсем не то же самое, что обед за одним столом, стоял на своем Дом. Они скучают по Фрэнки. И кроме того, добавил отец с лукавством в голосе, он слышал, будто существует некий молодой человек, с которым она встречается. Кто‑то из родственников случайно видел их в бакалейном магазине. Почему бы ей не приходить с ним, и чем чаще, тем лучше?

Вот, значит, из‑за чего он позвонил. Родственники сочли, что их лишают лакомого куска сплетен по поводу ее и Эрика.

Фрэнки подавила в себе досаду и раздражение, отвечала отцу уклончиво, стараясь не дать Эрику догадаться, о чем идет речь, хотя внутренне злилась на отца за вмешательство в ее личную жизнь.

Наконец Дом попрощался. Фрэнки швырнула трубку на место и шлепнулась обратно в постель, закатив глаза и испустив тяжелый вздох.

— Твой отец? — Эрик полулежал, опираясь на подушки и заложив руки за голову, и смотрел в потолок.

— Да. — Она все еще не успокоилась после телефонного разговора и сначала не заметила необычного напряжения в его голосе.

— Как я понял, он звонил по поводу дня рождения твоей матери.

— Да.

После нескольких секунд напряженного молчания она наконец повернулась, посмотрела на него и озадаченно нахмурилась. Он всегда был настолько уравновешен и добродушен, что она не сразу поняла, как он рассержен. Он тяжело дышал, а его губы были сжаты в тонкую линию.

— В чем дело, Эрик?

Но она уже и так все поняла, можно было и не спрашивать.

— Ты не собираешься приглашать меня с собой, чтобы познакомить с остальными членами твоей семьи, Фрэнки. Это так? Я здесь, в твоей квартире, в твоей постели вместе с тобой, но ты ни словом не обмолвилась отцу, что не одна.

Она разозлилась.

— А по‑твоему, я должна была сказать отцу, что в эту самую минуту ты лежишь со мной в постели? Да он тут же примчится сюда с дробовиком. Не глупи, Эрик!

Но она понимала, что он прав. Она действительно не хотела ни упоминать о нем, ни знакомить его с родными. Ей и в голову не приходило, что он до такой степени в курсе ее тактики уклонения и что его это так сильно задевает.

Внезапно ей стало жарко от ощущения неловкости и вины. Она протянула руку, собираясь погладить его по щеке, но он остановил ее стальной хваткой и повернулся к ней, и она увидела по его лицу и глазам, как ему больно и обидно.

Это удивило и испугало ее, и она залепетала, заикаясь:

— Дело не в том… просто они… мои родственники, Эрик, — ты должен понимать, как они это воспринимают…

— Я пытаюсь понять, как ты это воспринимаешь, Фрэнки. Именно это меня и задевает. — Он резким движением спустил ноги с кровати и стал натягивать белье, потом джинсы.